По строчке в точку

[Vadim Deruzhinsky]

Написано мною в 1989.

АНТИСАНИТАРИЯ

отрывок из романа


краткое содержание предыдущих глав:

Родители на старости лет купили дачу в деревне.


глава шестьдесят седьмая, последняя


Так о чем это я? Ах, да. Когда пишешь о деревне, такое впечатление, что по странице тараканы бегают. Куда ни кинь - там всюду вонь, грязь и мусор; черные избенки стоят прямо посреди большой помойки, убрать дома - так и останется обыкновенная загородная мусорка.

Мусор, как справедливо и до меня замечали, не во дворе, а в голове. Что за люди там живут? Почему их дома такие чудовищные и черные, почему у домов всегда тянет смрадом и вонью, почему они сами, эти странные личности, всегда грязные и пьяные и не ищут иной судьбы? Может они и есть сам мусор?

Я никогда не жил в деревне, и впечатление о ней у меня с детства складывалось по умилительным картинкам хат в учебниках и по строгим плакатам в булочных города Читы, изображающих мозолистые коричневые руки крестьянина, держащие драгоценный хлеб: "Хлеб - народное богатство! Береги его!".

Плакаты убедили меня, маленького, что крестьянский труд невероятно тяжелый и относиться к нему надо как к чему-то святому, а быть крестьянином - гордо и почетно, хоть и менее интересно (это я уже понимал), чем быть космонавтом. Так называемая деревенская проза, перлы которой мы изучали на уроках литературы в старших классах школы, также рисовала картины героических битв мужественных колхозников за урожай и описывала обитателей деревни как людей интересных, образованных, высокоморальных и милых. В дальнейшем я понял, что все это - ложь.

Нет, конечно, я не был тем мальчиком, который, впервые попав в деревню, прятался от свиньи и истерично кричал: "Мама! Кто это?!". Каждый год каждое лето я проводил на даче в дачном поселке под Ростовом-на-Дону у бабушки, жил в радостном ухоженном домике, играл в чудесном ухоженном саду со всегда чистой белой бабкиной козой и искренне заблуждался, полагая, что и в деревнях все так же. Однако парадокс в том и заключается, что жить вне города можно так, как живут дачники - аккуратно и умно, а можно так, как живут в деревнях - безобразно и опущенно.

Со временем я понял, что деревня - это добровольное гетто, в котором живут люди, которые не могут и не хотят найти себе достойного места в обществе. Жизнь их такая же пустая и бессмысленная, как жизнь тех коров, которых они пасут и навоз которых они ленятся убрать со своих улиц.

Особенно контрастно нахождение в деревне дома, в котором живет дачник. На него смотрят, как на чужака, с опаской, завистью и с затаенной злобой. У дачника растет картошка и несутся куры, когда у деревенских полнейший мор. Неурожай оправдывается тем, что якобы "год такой", хотя никто из крестьян никогда не задумывается, почему у дачника в любой год родится все и родится в десять раз больше, чем у других.

Поначалу я спрашивал у иного агрария, почему это у него забор черный и кривой, а стены у дома гнилые, и вообще складывается впечатление, что со времен гитлеровской оккупации с разрухой никто не начинал бороться. Обычный ответ такой: плевать. Потом я уже ни о чем не спрашивал.

Мне, как и многим, приходилось пересекать границы бывшего СССР и, возвращаясь на Родину, с ужасом видеть, как за пограничной полосой остаются великолепные постройки заграничных крестьян, а сменяют их убогие и черные, как после великого пожара, халабуды, которые язык нормального человека не повернется назвать домом. Грязь, опустошение и разруха встречают всякого, кто увидит отечественную деревню. Нашим крестьянам никто не мешает жить, никто не гноит их в нищете, никто уже не запрещает стремиться стать человеком. Беда в том, что у них нет этого желания.

Писатели-деревенщики и прочие губошлепы могут назвать меня после этих речей "непатриотичным". Однако патриотичен как раз-таки я, которому больно и стыдно за всю эту ср..ню. И много ли патриотизма в том, чтобы эту ср..ню восхвалять и гордиться ею как драгоценным народным наследством? Будь моя воля, я бы собрал всех певцов деревенской жизни и всех крестьян, дал им лопаты и под пулеметом заставил бы убрать все те позорные кучи дерьма, которыми они загадили идиллические ландшафты моей Родины.

Все сказанное мною выше, однако, не означает, что я, приезжая на дачу (построенную на месте купленного родителями дома в деревне), начинаю воспитывать колхозников, читая им азбуку и показывая диафильмы о жизни в польском селе. Туземцы - настолько самостоятельные и самоуверенные люди, что их ничем не удивишь и ничего им не докажешь. То, что дерьмо называется дерьмом, они знают и без меня. Но когда это дерьмо каждый день нюхаешь, запаха уже не замечаешь и смотришь на него по-свойски, по-родственному.

Потому я им непонятен с моей якобы городской чистоплотностью. Послушай-ка, подлец, говорю я иному идиоту, ведь ты же не житель горного Кавказа, который зубной пасты никогда не видел. Ты ведь телевизор каждый день смотришь, в Минск ездишь, газеты каждый день читаешь. Почему же от тебя всегда воняет какашкой и черти чем еще, у порога навоз с грязью, в волосах вши, сквозь стены хаты дует, а дети твои мочатся в трижды уж обписанные штаны, которые тебе, скотина, лень поменять? Почему ты слова не держишь, почему на тебя положиться нельзя, почему ты брехлив и воруешь, гадишь и жизнь калечишь близким, почему тебя человеком назвать язык не поворачивается? Почему в жизни твоей нет никакого смыла? Впрочем, такого я им никогда не говорил.

И говорить не буду. Взрослые люди все-таки, сами должны понимать. Но поймут ли? И хоть это, признаюсь, некий собирательный и обобщенный в кучку образ, но именно так все они и выглядят, на первый взгляд милые люди; пусть они от обиды мне хоть глаза выцарапают, но это не спасет деревню.

Так вот сижу я на даче, и приходит ко мне соседка - бабка Фелициановна. Лет ей эдак за восемьдесят, бодрая, живет одна. По старости лет иногда с придурью, но всегда веселая и говорливая. Идем, говорит, картошку мне в погреб уберешь, а я тебя за это обедом накормлю.

Пошли.

Убрал я в погреб картошку. Несколько мешков. От обеда отказывался, но бабка настояла (скучно ей одной) и усадила за стол. Собственно, я с ней обедал и ужинал не раз. За десять лет дачной жизни в деревне столько водки с деревенскими выпито, что не сосчитать. Выпить тут любят, причем любят выпить каждый день. И Фелициановна, несмотря на годы, тоже периодически приобщается к алкоголю. Ее, правда, не берут на вечеринки, потому что, едва хряпнув водки, она начинает голосить песни молодости на якобы польском языке и остановить ее пение нет никакой возможности.

Э нет, сказал я. Только без водки и без песен. На том и порешили.

Я сел за стол, Фелициановна разогнала веснушчатой пожилой рукой тараканов со скатерки, поставила тусклую от жира тарелку и наклала туда гору картопли с толстыми такими кусками вареного волосатого сала. Нельзя упустить в рассказе и атмосферу бабкиной кухни, служившей одновременно и складом для кусков сомнительной свежести сала в мухах, что лежало кучей на тряпке в углу (о Господи, как куски расчлененного тела, когда первый раз посмотрел), была там и бадья с помоями (концентратор пищи для бабкиных свиней), сохли у газовой плиты также бабкины несвежие анучи, а из приоткрытой рядом со мною двери из внутреннего двора доносились ароматы навоза и кала - большая куча этого добра была навалена у стены возле самой двери, где стоял старый наклоненный шкаф, служивший бабке туалетом.

Вот такие вот запахи, чудесным образом перемешиваясь друг с другом, нюхались моим носом.

Ладно, сказал я и стал есть картошку. Не от голодности своей, разумеется, а чтобы не обижать старушку.

Я вот гноя еще наделала, стала рассказывать Фелициановна. Гноем она и называла ту ядерную смесь, которую она готовила для огородов из навоза и какашек - свинячьих и своих. Я едва не поперхнулся, а бабушка между тем продолжала: отличный гной получился, ты себе обязательно накопай.

И дальше в том же духе.

Я жевал картошку, колупая вилкой в вареве, кивая старушке и отмахиваясь от мух. Очень быстро наевшись, я признался Фелициановне, что больше никакой кусок мне в горло не лезет.

Я закурил сигару и, чтобы перевести тему с бабушкиных какашек на что-нибудь другое, спросил о том, помогают ли ей ее родственники, коих в деревне множество. К моему удивлению оказалось, что старушка никому не нужна, а ее дети с внуками, живущие в хатах по соседству, ничего для нее не делают. Да вот и пол на кухне прохудился, заплакала бабка. Мне стало ее жалко, и я решил посмотреть, что там с ее полом.

Половицы погнили, дырку в полу в одном месте закрывала фанера. Ну что же, сказал я, давай что смогу сделаю.

И я принялся латать дырку в полу. Разобрал сгнившие доски, под которыми оказалась земля в слое крысиного помета, и решил подкопать землю для бетонной опоры пола, которую я тоже решил сделать.

Копнув несколько раз, я уперся лопатой во что-то круглое. Пошерудив землю, я обнаружил, что этих круглых предметов три. Подцепив ковшом лопаты, я выкинул их на пол кухни, и они покатились, как грязные кочаны капусты. Присмотревшись, я с ужасом увидел, что это человеческие головы.

Фелициановна удивилась не меньше меня.

Вот тебе и раз, сказала она. Я не стал дожидаться, когда она скажет "вот тебе два" и вылез из подполья.

Что это такое, спросил я.

Фелициановна села на корточки у человеческих останков, потрогала пальцами головы. Хрен его знает, сказала она. И объяснила, что поселилась в этом доме только в 55 году, а раньше тут жили люди, которых она не знала. Их при Сталине куда-то сослали. Или расстреляли. До войны тут рядом совсем граница с Польшей проходила, и деревня пограничной была. Контрабандистов много ходило, золото через границу носили. Вот кого-то и грохнули. А золото себе забрали.

Одна из голов была белокурой, с ржавыми железными зубами впереди - два вверху и два внизу. Эге, обрадовалась старушка, так я его знаю. Это же Яшка, брат моего первого мужа. Из соседней деревни Скирмантово. На гармони складно играл. До войны он с приятелями через границу золото носил и пропал тогда. Мы думали - поляки схватили или решил не возвращаться. А его тут прикончили.

Я оторопело смотрел на черепа и на мою недоеденную тарелку с волосатым салом над ними (спутались все мысли) и думал еще о том, как это вот эта бабушка всю жизнь кушала на кухне, где под ногами всегда лежали три гнилые человеческие головы? И еще подумал о том, что расскажи я об этом кому-нибудь, мне никто не поверит. У меня в голове не укладывалось, и, честно говоря, до сих пор не может уложиться, что все это действительно я видел и что действительно такая жуть еще встречается рядом.

В милицию надо бы сообщить, заметил я.

Ну ее в ж...пу, отозвалась старушка. И объяснила: милиции это не нужно; я вот, скажу тебе, несколько лет назад в погребе, где ты картошку клал, решила стену углубить. Стала копать и наткнулась на чью-то ногу. Косточку человеческую. Дальше не стала выкапывать, а попросила нашего Степаныча, соседа, и он залил тот угол бетоном.

Мне стало холодно. Я вспомнил, как только что складывал там мешки с картошкой, и представил, что рядом лежали чьи-то кости.

А как же вы ночью спите, одна, спросил я бабку. Ведь покойник же внизу. А может и с другими.

Бабка рассмеялась: кабы живой был - так не спала б, а с покойника - какой спрос? А головы я на кладбище отнесу. Помолюсь. Подругам показать надо. Яшка любовный хлопец был...

И она улыбнулась своим воспоминаниям.

Я не улыбался. Оставив ее вместе с Яшкой и его друзьями, я ушел. Чего компании мешать?

Да, и еще. Предыдущие главы этого романа были у меня написаны в толстой тетрадке и лежали на холодильнике, а потом за холодильник упали. Достать их оттуда нет никакой возможности. Ну да и черт с ними. Я и еще всякого напишу, а про деревню писать мне надоело: еще подумают, что я - деревенский писатель...

[Danna]

История, - просто жуть. Особенно про человеческие головы. Я тоже бывала в деревнях, но ТАКОГО, простите, не видела, хотя про навоз на дорогах в курсе. Понимаете, коровы, как люди, в туалет ходить не умеют. Хотя навоз, конечно, убирать надо. Да, небрежность какая-то у колхозников есть. Но не у всех. В деревнях есть много ухоженных участков с хатами. И не у дачников, а у живущих там людей. Я, например, молоко в магазинах стараюсь не покупать. Непонятно, что туда добавляют, а беру его у людей. Сейчас нам каждую неделю привозит молоко Макарович. Аккуратный такой дядька, живёт в деревеньке, недалеко от города. У него своё хозяйство: 2 коровы, куры, утки, огород. У его жены больные ноги. И он практически всё делает сам. Ухаживает за хозяйством, доит коров и развозит на своей машине молоко клиентам. Кстати, молоко, которое мы у него покупаем, в холодильнике долго не киснет. Может неделю стоять в банке. Я у него спросила: почему оно не скисает? Он сказал, что если хозяйка небрежная, молоко прокиснет на следующий день. Коров нужно держать в чистоте, тщательно промывать посуду. И тогда оно будет храниться долго. Селяне бывают разные. Нельзя всех под одну гребёнку.
Что касается приведённой вами забитой и грязной деревни...

Так о чем это я? Ах, да. Когда пишешь о деревне, такое впечатление, что по странице тараканы бегают. Куда ни кинь - там всюду вонь, грязь и мусор; черные избенки стоят прямо посреди большой помойки, убрать дома - так и останется обыкновенная загородная мусорка.

Мусор, как справедливо и до меня замечали, не во дворе, а в голове. Что за люди там живут? Почему их дома такие чудовищные и черные, почему у домов всегда тянет смрадом и вонью, почему они сами, эти странные личности, всегда грязные и пьяные и не ищут иной судьбы? Может они и есть сам мусор?

Я никогда не жил в деревне,

Вот, в этом-то и дело. Если бы вы там родились и ВЫРОСЛИ, то, скорее всего, и стали бы таким-же. Хотя и необязательно. Во всяком случае, грязную деревню вы воспринимали бы как что-то привычное или близкое. На месте этих несчастных мог быть каждый. Все основы норм поведения закладываются в детстве. Перевоспитать потом человека трудно. Вспомните детей - Маугли. А "шляхетские корни" тут не при чём.

почему они сами, эти странные личности, всегда грязные и пьяные и не ищут иной судьбы? Может они и есть сам мусор?

Вы ненавидите этих людей? А мне их жаль. На их месте мог бы оказаться каждый из нас. Как вы думаете: из-за чего деревня стала такой, почему люди спиваются? Только ли их вина в этом?

[Vadim Deruzhinsky]

Danna:

Вы ненавидите этих людей?

Это где вы у меня увидели, что я каких-то людей ненавижу? Я люблю всех людей. Даже тех, которые всякую фигню про меня пишут по своей глупости.

Что касается селян, то мне их просто по-человечески жалко: могли иметь в другом раскладе совсем иную судьбу.

А вот у вас, Danna, я извиняюсь, как кажется – некая закомплексованность в отношении шляхты ВКЛ. Советую вам историю своих предков изучить – может, там тоже были предки из шляхты. А если нет возможности узнать историю предков, то это не означает враждебного отношения к тем, кто такую возможность имеет. Напомню, что Зависть – это грех по Библии.

А вовсе не «расизм», как вы подаете. Если бы вы были потомком Льва Сапеги, то совсем иное тут бы писали. Или я не прав?

[Danna]

Danna:

Вы ненавидите этих людей?

Это где вы у меня увидели, что я каких-то людей ненавижу? Я люблю всех людей. Даже тех, которые всякую фигню про меня пишут по своей глупости.
Что касается селян, то мне их просто по-человечески жалко: могли иметь в другом раскладе совсем иную судьбу.

Очень хорошо. Зачем тогда людей обзывать? Может, нужно помочь им стать другими? Почему «Шляхетское собрание» учит и воспитывает только потомков шляхтичей? А «мусор» за борт?

Завидовать шляхте не просто глупо, но и смешно. Никогда не думала, что для кого-то это может быть так важно. К тому же, и в моей семье не всё так просто, как вам кажется. Про своих предков я слышала много интересного, но ни в чём не уверена на 100%. Мне нужны не рассказы, а факты. Расспросить об этом лично бабушек и дедушек не могу. Их уже давно нет в живых. Последняя моя бабуля умерла, как, кстати, и у вас, в 1983 году. Если бы для меня были так важны «шляхетские корни», то давно бы обратилась в архив, не пожалела бы тех долларов.

Если бы вы были потомком Льва Сапеги, то совсем иное тут бы писали. Или я не прав?

Лев Толстой был графом, но при этом защищал крестьян. Неужели наличие шляхтичей в роду должно так существенно влиять на мировоззрение?

[Vadim Deruzhinsky]

Danna:

Если бы для меня были так важны «шляхетские корни», то давно бы обратилась в архив, не пожалела бы тех долларов.

Те доллары лучше оставьте.

[Danna]

Danna:

Если бы для меня были так важны «шляхетские корни», то давно бы обратилась в архив, не пожалела бы тех долларов.

Те доллары лучше оставьте.

Вот-вот. Я тоже так считаю.

[Vadim Deruzhinsky]

Напоминаю, панове: сейчас издаётся мой третий детективный роман "Черная лента" (продолжение серии с теми же героями). Отрывки которого мы тут обсуждали. Вот пробная вёрстка обложки книги. Интересно узнать ваши мнения и замечания к дизайну, пока есть время для доработки. Обложка книги и её верстка - сделаны нашей газетой, наш новый опыт.

1Cover_bl_tape.jpg

[skorynapiterski]

В Беларуси - белорусский детектив, который по мнению издателя читается на одном дыхании?
ПС Несиметричная лицевая сторона обложки и извините "вставные зубы" у героя на переднем плане.

[Vadim Deruzhinsky]

Это издержки издательского производства. Не обращайте внимания.

Вы о другом скажите: обложка книги вообще нравится?

[skorynapiterski]

Это издержки издательского производства. Не обращайте внимания.

Вы о другом скажите: обложка книги вообще нравится?

Не особо. Но я сапожник. , который критиковал картину художника.

[Danna]

По-моему, всё отлично.

[Андрусь Буй]

[Андрусь Буй]

... который в отличии от приведённого вами и несущего ненависть и негатив, что впрочем и несёте вы с ВОняткой

чёёё?

Мадам, людзі гінуць ды толькі за тое што яны "укры" і хочуць жыць па свояму на сваёй зямлі - ВЫ ЧЁ ТАМ, ЗУСІМ ЗАМБАНУЛІСЯ НА СВАІХ "ПАЛІТЫКУСАХ"

... несёт ПОЗИТИВ, МИР и веру в лучшее будущее братских народов. ...

А німа... ды і не было гэтых "братских народов" - была "турма народаў", якая на нашых вачах распаўзаецца ды знікае. Бяз варыянтаў.

[CooL]

Супермаркет. Москва.
- Понимаю санкции, но сыр почему подорожал? Он же отечественный?
- Отечественная у нас только война. Остальное импорт.

[Андрусь Буй]