По строчке в точку

[magambaman]

Абсолютный смысл: отсутствие смысла. Истина в последней инстанции. (VD)

Я как-то тоже прихожу к этому выводу.
В любом случае,наличие смысла неизбежно влечёт за собой наличие замысла,о потом и мыслящего... В этих дебрях легко заблудиться.
Если и есть какой смысл,то он гораздо шире отдельной человеческой личности и на ней не замыкается.Пытаться его понять,это как пытаться объять не объятное.

[magambaman]

Так покажите мне мысли!
Меняющие смыслы!

[CooL]

Папа беседует с сыном...
- Что вам в школе задали?
- Повторение. Богдан Хмельницкий, война за независимость Украины.
- Когда началась?
- В 1648-м.
- Когда закончилась?
- Так она, по-моему, ещё не закончилась.

[Vadim Deruzhinsky]

Danna:

Мы там очень даже можем быть востребованы. Например, мы можем там мыть посуду, или подметать дворы, и тем самым приносить пользу обществу. А если разрешат, - можно будет и открыть свой бизнес.
А если серьёзно, то мне кажется, что человек создан не для того, чтобы сажать деревья и рожать детей. У нас есть более высокое предназначение. Для чего человек наделён разумом и способностью сопереживать? Чтобы сажать картошку? Вообще, это отдельная тема.

Это вы ИМ предлагаете себя?

Ну, тем, кто на Том Свете живет.

А где же ваше уважение себя?

Во-первых, если они хотят – то сделают, наши желания им пофиг.

Во-вторых, а как же наша воля?

Да нельзя себя позиционировать как «раб Того Света», что «раб божий». Мы Личности. Себя надо уважать в первую очередь, чтобы кто-то другой нас тоже стал бы уважать.

Danna, вы Человек и вы Личность, у вас есть Душа. Обладая этим, вы имеете СВОБОДУ. А не заданность каким-то концепциям людей. В общем, радуйтесь жизни.

Что касается Загробного, то никто оттуда к нам не вернулся.

А если вернется… То тогда непонятно будет, что называть «жизнью».

[darlock]

VD-ВД, совет: в ворде заходите в "разметка страницы" потом в "интервал" ставите 0 пт
А то вы заготовки кидаете не отредактив типа вам вообще похрен

[Danna]

Чтобы не флудить, ответ здесь.
viewtopic.php?f=3&t=965&p=167101#p167101

[Vadim Deruzhinsky]

Панове, в рамках рекламы моего нового детектива (уже четвертого по счету) две первые главы, начало – интересно ваше мнение: нравится или нет.

Вадим Деружинский

БЕЛАЯ СМЕРТЬ
(другой вариант названия, мой изначальный - "Завтра ожидается убийство". Тоже интересно ваше мнение, что лучше. Мне больше нравится старое, а название "Белая смерть" предложил М. Голденков. Может, у кого-то будут другие варианты названия?)


Глава первая, в которой утопленница сама выходит из воды

Июнь 1935 года, Средняя Литва, Вильно.

Ирена Ковальская, семнадцатилетняя воспитанница женского пансиона «Олимп», расположенного недалеко от Вильно, исчезла в пятницу. На берегу реки Вилии, в полукилометре от пансиона, нашли ее аккуратно сложенную одежду – юбку, сорочку, нижнее белье – и рядом туфли. Сама девушка пропала.

Ее искали три дня: полиция на лодках ощупывала шестами дно реки ниже по течению, а воспитанницы осматривали берег. Вечером в понедельник поиски было решено прекратить. У входа в пансион собрались ученицы – около пятидесяти девушек в одинаковых клетчатых юбках и белых рубашках. Перед ними стояло три человека, руководивших поисками. Поручник местной полиции Бернат Ямонтович – худой и заикающийся мужчина тридцати лет с орлиным носом. Рядом пожилой рыжий в коричневом костюме бизнесмен из Вильно Феликс Стецкович – это он устроил Ирену в пансион, когда погибли в пожаре ее родители, его старые друзья. А между ними возвышалась высокая фигура Имельды Хмелевской, сорокалетней директрисы пансиона «Олимп». На ней была черная длинная юбка и черный жакет, каштановые волосы уложены в деловую прическу, на носу круглые очки.

– Внимание! – громко и строго сказала она девушкам, пресекая разговоры. Когда наступила тишина, директриса продолжила: – С огромной печалью я должна признать, что наши поиски Ирены Ковальской не принесли успеха. К нашему великому сожалению, нам так и не удалось узнать, что же случилось с этой несчастной девочкой, нашей воспитанницей и вашей подругой. Она исчезла три дня назад, в пятницу. Она не пришла на ужин, а на берегу реки мы нашли ее одежду. Судя по всему, Ирена решила искупаться и утонула. Вот к чему приводит нарушение дисциплины!

Хмелевская погрозила девушкам указательным пальцем, поправила очки на носу и хотела было еще что-то сказать, для чего широко раскрыла рот – но внезапно словно окаменела. Ее глаза, казалось, вылезли из орбит. Она смотрела поверх голов воспитанниц – в сторону реки, над которой заходило летнее солнце.

Невольно туда же повернули головы и девушки, а Феликс Стецкович от изумления снял свою кепку и прижал ее к груди.

До реки было метров пятьсот, туда вела дорожка, выложенная битым кирпичом, а по обе стороны от нее были посажены в два ряда каштаны.

По дорожке, шагах в двадцати от толпы, шла полностью голая Ирена Ковальская – походкой странной, словно пьяная. Она вытянула перед собой руки, с которых капала вода. И сама она была мокрой, блестящей в лучах солнца. Изо рта, носа и ушей текли струйки воды, а в светлых волосах спуталась зеленая тина. Но самое страшное – девушка была мертвенно белой, словно из мрамора. Ее губы были цвета мела, и такими же белыми были глаза. При каждом шаге она громко и надрывно стонала, издавая клокочущие звуки и выплевывая пену изо рта.

Воспитанницы пансиона с истошными криками разбежались в стороны, а Имельда Хмелевская закатила глаза и лишилась чувств. Полицейский едва успел подхватить ее под руки и усадил на ступени, ведущие к входу в здание.

- Матерь Божья… - прошептал Феликс Стецкович.

Словно в ответ на его слова утопленница попятилась и, раскинув руки, упала на спину. Теперь она лежала совершенно недвижно, глядя раскрытыми белыми глазами в небо. Лишь вокруг рта продолжала пузыриться пена.

- П-п-прекратите визжать! – приказал полицейский девушкам. Потом кивнул Стецковичу: - П-п-пойдемте посмотрим…

Мужчины подошли к телу на дорожке.

- Матерь Божья… - снова вырвалось у Стецковича. Он надел свою кепку, а потом снова снял.

Поручник опустился на колени возле Ирены и потрогал пальцами ее шею.

- Она мертва… Холодная… П-п-пульса нет… Вся кожа от воды разбухла и сморщилась… И на лице тоже… Три дня как утопла…

Он встал и, достав носовой платок, снял фуражку и вытер вспотевший лоб.

- Видал я всякое… А такого еще не видывал… Утопленница из реки в-в-вышла…

Феликс Стецкович почувствовал, что ему тоже становится дурно.

- Матерь Божья… - в третий раз сказал он, и у него потемнело в глазах…

* * *

Утро следующего дня. Вильно, летнее кафе у ресторана «Грюнвальд» на бульваре канцлера ВКЛ Льва Сапеги. За столиком трое мужчин.

Феликс Стецкович уже десять минут разглядывал свою остывшую чашку кофе, словно пытаясь найти там ответы на свои вопросы. Справа от него сидел старый друг профессор Виленского университета Чеслав Стефан Дайнович. На нем был шотландский клетчатый костюм с таким же клетчатым шотландским галстуком, золотые очки на широкой черной ленте. Профессор был чисто выбрит а, в волосах поблескивала чуть заметная седина. Слева от него сидел журналист «Балтийской Нивы» Алесь Минич, молодой человек на вид лет двадцати пяти – тридцати. Русые волосы, голубые глаза, дорогая одежда. Оба с интересом слушали рассказ о событиях, которые показались им просто фантастическими.

Стецкович знал, что профессор и журналист расследовали несколько запутанных дел. А этот случай, похоже, вообще из самых странных.

- Я всегда считал себя человеком рациональным, - вздохнул он. – У меня есть свой бизнес, я произвожу мебель тут в Вильно. И привык я, мой дорогой Чеслав, ко всему простому и логичному. А тут – что-то не то. Что-то непонятное. Вот почему я и хочу вас попросить помочь мне во всем этом разобраться.

Он потер ладонью свои рыжие брови и взглянул на профессора с болью и недоумением во взгляде.

- Я, Чеслав, ничего не понимаю!

- Успокойся, Феликс! – тронул его за руку Дайнович. – Давай еще раз с самого начала. Эта девушка… Ирена… Она стала сиротой, ты ее устроил в пансион. Пока все ясно. Какая она была?

- Какая? – Стецкович пожал плечами. – Да самая обычная… Тихая, немного замкнутая, очень переживала, конечно, гибель родителей. Те на даче задохнулись во время пожара. Трагедия, конечно… Я помог с похоронами, а ее устроил в пансион. Родственников у нее не оказалось… Ну, такая история… Хорошая девочка. Не особо общительная, но… Вообще, странно все это. Когда мне сообщили, что она исчезла, я приехал ее искать. Нашли ее одежду у реки. Три дня мы ее искали. А тут она сама приходит… Мертвая… Поверь мне, Чеслав, я ее люблю как свою дочь. Но она была вся белая…

- Вся белая… - повторил его слова Алесь, допив свой кофе. – Сегодня это раструбят газеты. Мол, сенсация. Гарантирую…

Дайнович махнул рукой в сторону журналиста:

- Давайте к сути. Что значит «белая»? Это как?

- Ну, вот белая. Белая как мел, - Стецкович стал кусать ногти. – Глаза белые. И губы белые. Я вот чего не понимаю… Мы три дня ее искали. Все там перерыли. А она сама невесть откуда взялась и сама – мертвая – пришла. Ее следы босых ног ведут из реки.

Он смотрел на профессора глазами, в которых застыл ужас.

- Мы с полицейским прошли по ее следам. Они из реки, видны на ее дне… Там отпечатки ее стоп…

- Какая-то чертовщина… - бросил Минич, закуривая папиросу. – Такого не бывает.

- Ах, не бывает… - Стецкович посмотрел на собеседников и с досадой в голосе сказал: - Тогда поедем в морг. Там, кстати, в двенадцать часов я собирался встретиться с поручником Ямонтовичем. Он вам подтвердит мои слова.

- Ну что же, мой дорогой Феликс, в морг – так в морг… - Дайнович встал, положив на стол пять злотых. – Вообще, ты меня очень заинтересовал своей историей. Но мне кажется, дорогой друг, ты… ошибаешься. Если твоя Ирена вышла из реки, то она была живой, а не утопшей.

Стецкович не стал отвечать, лишь взглянул косо и выпил залпом свой холодный кофе.

* * *

У входа в виленский морг их встретил меланхоличный с виду поручник Бернат Ямонтович. Вчетвером они прошли внутрь здания, где в холодном подвале в нос ударили трупные запахи. Белые кафельные плитки, формалин – Стецкович снова произнес свое «Матерь Божья…»

- Салют, панове! – сказал им патологоанатом Стас Гарун, лысый коротышка в белом халате с усами а-ля Пуаро. Он был явно навеселе.

- Ну, что можно сказать… - чмокнул он губами, поднимая простынь над телом трупа Ирены Ковальской. – Видел я всякое. Но ничего подобного этому я в жизни не видал.

- О чем вы? – спросил поручник полиции.

- Загибайте пальцы, - стал рассказывать патологоанатом. – Во-первых, никаких следов насилия и травм на теле нет. Судя по состоянию кожи и по наличию в легких речной воды, эта ваша девочка утонула именно в пятницу. И именно утопленница. Поэтому я не понимаю, каким таким образом она могла в понедельник сама выйти из реки и прийти к вашему пансионату.

Он повернулся к Ямонтовичу:

- Вы не страдаете галлюцинациями?

- П-п-п… - начал было тот, но патологоанатом не стал его слушать. Он широким жестом окинул тело мертвой.

- Далее номер два. В теле покойницы нет ни крупицы крови. Куда она делась? Не знаю. Запишем в загадки. В первый раз с таким встречаюсь.

Он упер свой палец в лицо трупа:

- Она три дня лежала на дне реки. Каким же образом она вдруг вышла и прошла с полкилометра? У нее в легких вода. Утопла в пятницу. А вы нашли ее у пансиона в понедельник. Может, привиделось?..

Не услышав ответа, патологоанатом добавил:

- В общем, сами разбирайтесь.

Он похлопал по плечу поручника и ушел.

- Вот так история… - сказал полицейский, оглядываясь на оставшихся в помещении морга.

Никто ему не ответил. Все молчали и думали.

* * *

После недолгого совещания было решено посетить пансион «Олимп» и поговорить с его директрисой.

- Может, мы упустили что-то важное… - предположил крайне озадаченный Феликс Стецкович, приглашая поручника и виленских друзей в свой автомобиль. – Тут, панове, недалеко… Быстро доедем. А по пути мы вам кое-что покажем…

- Чем же объяснить всю эту чертовщину с белой кожей и отсутствием крови? – спросил Алесь, когда отъехала машина. – Неужели какой-то наркотик?

Сидевший впереди поручник Ямонтович покачал головой:

- Исключено. На моей территории нет наркотиков. Ручаюсь. М-максимум – какое-то лекарство.

- Понимаете, друзья, - пояснил Стецкович сидящим сзади профессору и журналисту, - пансион «Олимп» - это особое учреждение. Оно отчасти частное, отчасти финансируется государством, отчасти религиозными объединениями… Создано оно для девочек, которые имеют проблемы со здоровьем. То есть они там не только учатся, но и проходят курс оздоровления. Моя бедная Ирена тоже была слабой… - его голос дрогнул. – Она болела малокровием…

- Ах, вот как… - удивился Минич. – Мы не знали. Может, тут есть какая-то связь с ее состоянием?

- Вряд ли, дорогой Алесь, - возразил профессор. – Малокровие не означает полного отсутствия крови…

Машина остановилась на мосту через Вилию, ближе к другому берегу. Выйдя, мужчины осмотрелись.

- Вот там пансион, - Стецкович указал на небольшой холм, где вдали за кустами и деревьями просматривались контуры здания с коричневым фасадом. – А вот тут начинаются следы Ирены из воды…

- Идите сюда, панове, - позвал поручник, подходя к поручням моста. – С земли плохо просматривается, а отсюда хорошо видно…

Подойдя вслед за полицейским к поручням, Алесь прикрыл ладонью глаза от полуденного солнца, свет которого слепил, но при этом на несколько метров освещал дно реки. У берега внизу, метрах в десяти, собралась небольшая кучка местных зевак, в том числе несколько учениц в форме из пансиона: они разглядывали следы, оставленные утопленницей. Отпечатки босых ног четко виднелись на засохшем глинистом берегу, их цепочка начиналась от воды и вела напрямую в сторону пансиона, к дорожке из битого кирпича. Грунтовая же дорога от моста вела чуть в сторону, объезжая рощу.

В этом месте реки течения почти не было, и следы со вчерашнего дня сохранились и на дне: они начинались в трех метрах от берега.

- Я захватил бинокль, правда, небольшой… - Феликс Стецкович достал из кармана оптику. – Но чего-то особого тут и не надо… Тут всего с десяток метров.

С минуту он изучал дно реки, а потом передал бинокль профессору, пояснив:

- Мы с паном поручником обратили на это внимание еще вчера вечером. Интересно узнать твое мнение, дорогой Чеслав…

Профессор взял оптику и нагнулся к воде. Потом дал посмотреть в бинокль Алесю, хотя тот со своим прекрасным зрением и так видел все детали. Дайнович задумчиво молчал, глядя в реку, а потом к его молчанию присоединился и Алесь, вернув бинокль владельцу.

- Что скажет наука? – наконец поинтересовался поручник Ямонтович, потерев кончик своего орлиного носа. – Т-там глубина д-два метра…

И действительно: первые отпечатки ног на глинистом дне реки начинались на глубине выше роста утопленницы.

- Она шла по дну на глубине двух метров… - изумился журналист. – Но это же невозможно.

- Как говорится, не верь глазам своим, - размышлял вслух профессор, нахмурив брови. Он снова взял бинокль и стал разглядывать дно. – Человек, полностью опущенный в воду, не может ходить по дну. Его выталкивает к поверхности воздух в легких. Вот почему водолазы для хождения по дну надевают ботинки с грузом.

- Но ведь у девушки, как говорит патологоанатом, и не было воздуха в легких… - с недоумением начал Алесь, а потом, словно сделав открытие, продолжил тихим голосом и с округлевшимися глазами: – Но она же и есть утопленница!.. Впрочем, как утопленница может ходить?.. Я не понимаю…

Стецкович посмотрел на поручника, а тот объяснил журналисту:

- Вот поэтому я и не стал об этом писать в протоколе. Мое начальство обвинит меня в том, что я рассказываю басни про русалок. Но вам мы решили это показать. Скажите, уважаемый пан профессор, у всего этого есть какое-то научное объяснение, которое можно поместить в протокол?

Во взгляде полицейского читалась и просьба, и полная растерянность.

Дайнович тяжело вздохнул и крепко задумался. Он поднял голову и, надвинув шляпу на глаза, посмотрел в летнюю даль реки, ярко освещенной солнцем. На воде играли слепящие блики, ивы склонялись с берега, создавая островки теней под собой, за ивами высились верхушки сосен, а выше – сине-фиолетовое небо без единого облачка. Пахло рекой, тиной и сосновым лесом. И вокруг почти полная тишина, кроме невнятных голосов группки людей у берега.

Он поморщился и с досадой мотнул головой.

- Как это все объяснить – я пока не знаю, - сказал, наконец, профессор, глядя перед собой. – Но у меня очень нехорошее предчувствие. Я ощущаю обрывки тут неких логических связей, пока мне непонятных, но все-таки явных и уводящих во что-то страшное и злое. Несколько раз со мной бывало, когда интуиция говорила мне: ЗАВТРА ОЖИДАЕТСЯ УБИЙСТВО. И интуиция оказывалась права. Вот, панове, что-то подобное я чувствую и сейчас. Этот запах опасности и зла… Он тут витает… И боюсь, это только начало… Если вы, конечно, понимаете, о чем я говорю…

Чеслав Дайнович взглянул с какой-то надеждой на своих коллег, но те, до этого слушавшие его с раскрытыми ртами, теперь казались разочарованными. Алесь опустил глаза, а Стецкович, подняв брови, с как бы извинением посмотрел на поручника.

- К п-протоколу этого не добавишь, - с сожалением констатировал тот.

* * *

Через четверть часа они беседовали с директрисой пансиона «Олимп» Имельдой Хмелевской в ее кабинете на втором этаже – помещении таком же строгом и рациональном, как она сама. Две стены комнаты были заняты шкафами с книгами и папками, на третьей стене – окна с видом на реку, а вдоль четвертой стояли в ряд стулья, на которые и уселись гости. Перед ними располагался огромный стол директрисы, а сама она нервно расхаживала туда и сюда, постоянно заглядывая в окно.

- Я понимаю, я понимаю ваш вопрос, не надо мне объяснять… - отвечала она посетителям, нахмурив лоб. – Ирена… Да, это была хорошая девочка. Спокойная, никаких нареканий. И никаких контактов с местными. Я всегда к ней относилась с огромной любовью… Хорошая, милая девочка… К ней тут все хорошо относились…

Она остановилась у окна и замолчала.

- Что-то не так? – вежливо спросил профессор Дайнович. – Уважаемая пани Имельда, что-то еще случилось?

Директриса обернулась, и в глазах ее был страх.

- Да… - решилась признаться она. – Пропала еще одна ученица. И тоже в пятницу…

Настала тишина. Директриса замолчала, с удивлением глядя, что ее слова вызвали шок у гостей. Алесь, а вслед за ним Стецкович и поручник полиции с изумлением повернулись к профессору, который мрачно смотрел в пол.

- ЗАВТРА ОЖИДАЕТСЯ УБИЙСТВО… - вырвалось у журналиста. – Интуиция…

А Феликс Стецкович прошептал:

- Это же твои, Чеслав, слова…

- О чем вы? – удивилась Хмелевская, поправляя свои круглые очки и разглядывая мужчин.

- Не обращайте внимания, - махнул рукой поручник, доставая блокнот. – Кто пропал? Давайте четко и ясно.

Директриса обняла руками свой черный жакет – словно ей стало холодно – и, едва не плача, стала взахлеб рассказывать:

- Пропала Марыся Волчек. Ей четырнадцать лет, ее тетя живет тут в селе в пяти километрах отсюда, и мы по ее просьбе не раз отпускали девочку к ней на выходные. В пятницу она к ней снова уехала на велосипеде, но в понедельник не вернулась. А сегодня утром ее тетушка нам позвонила и спросила: когда же приедет племянница…

Имельда Хмелевская замолчала, чуть сдерживая слезы.

- И куда же она пропала? – спросила она, видя, что никто ей не отвечает.

Поручник начал писать в своем блокноте:

«Пропала…»

А дальше ничего дописать не успел. Потому что громкой трелью зазвенел телефон на столе директрисы. Она сняла трубку и, вернув своему голосу официальность, произнесла:

- Пансион «Олимп» слушает.

Потом окаменела и дрожащей рукой передала трубку поручнику полиции.

Тот выслушал, ответил парой фраз и, положив трубку, повернулся к присутствующим.

- Похоже, нашли тело Марыси. Еще одна утопленница.


Глава вторая, в которой в ужасе загибают пальцы

Мужчины вернулись в машину, взяв с собой и директрису пансиона. Феликс Стецкович завел двигатель, автомобиль миновал мост и свернул на узкую грунтовую дорогу, которая вела к одному из близлежащих сел.

- П-похоже, это где-то здесь… - сказал поручник полиции, когда они проехали около километра. – Там дальше село Янцевичи…

Впереди на дороге они увидели небольшую группу сельских жителей, которые махали им руками. Когда машина остановилась рядом с ними, седой мужчина в черной кепке и черной жилетке – главный среди селян – представился выходящим из авто пассажирам:

- Я, уважаемые панове, местный староста Якуб Смолич, - он снял кепку, словно извиняясь. – Это я вам звонил, пани директриса. Мы слышали, что у вас воспитанница утонула. А тут мы еще одну нашли… Вашу… Тоже в форме вашего пансиона…

От этих слов Имельда Хмелевская еще больше побледнела и зашаталась, а профессор Дайнович помог ей опереться на свою руку.

- Успокойтесь, успокойтесь, пани директриса… - подбодрил он женщину, хотя сам выглядел не менее потрясенным. Селяне разглядывали приезжих с любопытством и страхом – не каждый день в их глуши появлялись такие люди.

- Где тело? – сухо поинтересовался поручник.

- Недалеко, за деревьями, - стал докладывать староста, поведя всех за собой. – Несколько часов назад моя дочка с подругой тут собирали хворост – они и увидели. Побежали в село и рассказали мне. Я проверил – действительно, Матерь Божья, еще одна утопшая… И сразу вам позвонил.

- Вы ничего там не трогали? – строго спросил Ямонтович.

- Боже упаси! – перекрестился староста. – Туда и подойти-то страшно. Вот, мы уже пришли… Отсюда хорошо видно…

Якуб Смолич и мужчины с директрисой поднялись на пригорок, за которым редели сосны и внизу светлела большая поляна. Селяне подниматься не стали, и, перешептываясь, наблюдали за приезжими издали.

На пригорке валялась куча хвороста.

- Это, наверно, хворост, который собирали ваши девочки? – догадался Алесь.

- Именно так, - кивнул староста. – Испугались, побросали все – и деру.

Холм заканчивался обрывом, и внизу темнела огромная, метров в тридцать длиной, лужа, полная грязи. Утром в пятницу был ливень, и в низину стекала отовсюду вода, создав тут нечто вроде маленького пруда. Но затем жаркое солнце высушило это озерцо, подсушив его берега и оставив большой круг грязи глубиной от колена до пояса. Почти в центре жижи замерло тело – лицом вниз, раскинув руки. Подробностей было не разобрать с расстояния, но четко виднелись клетчатая юбка и копна спутанных ярко-рыжих волос. А метрах в десяти из грязи выглядывало колесо велосипеда.

- Это Марыся!.. – вырвалось у пани Хмелевской, которая опустилась на колени и заплакала. – Мы ее звали Рыжиком…

Феликс Стецкович принялся ее успокаивать, а полицейский снял фуражку, вытер платком вспотевший лоб и, мрачно глядя на Дайновича, тихо его спросил:

- Откуда вы знали о втором трупе, п-пан п-профессор? Выкладывайте.

- Я же сказал – это интуиция… - ответил он, задумавшись, и как-то подавленно добавил. – Просто предчувствие… К огромному сожалению, оказавшееся верным…

В глазах поручника читалось недоверие, но он, пожав плечами, сказал:

- Ладно, пока оставим эту тему. Сейчас у меня тут будет много работы, до самого вечера. Предлагаю, п-панове, встретиться завтра в полдень снова в морге. К этому времени станут известны результаты вскрытия. Т-там и поговорим…

* * *

На следующий день получилось собраться у входа в морг только троим: Феликс Стецкович, как оказалось, был крайне занят делами фирмы.

- Патологоанатом пока не закончил, - сказал, пожимая руки профессору и Алесю, поручник Ямонтович. – Надо п-подождать полчаса. Предлагаю, панове, п-покурить и обсудить это странное дело.

Они сели на лавку между высокими тополями – недалеко от входа в морг. Тут было тихо и безлюдно, и в тени не так пекло от летнего солнца.

- Странное? – спросил журналист, доставая папиросы. – Так все-таки это дело странное…

- Б-безусловно… - задумчиво сказал полицейский, затягиваясь дымом. – Какая-то чертовщина. Я не знаю, что писать в докладе. Может быть, вы поможете, пан п-профессор?

- Расскажите, что вы вчера обнаружили, когда мы уехали? - попросил его Дайнович. – Это убийство или несчастный случай? Или самоубийство?

Вздохнув, поручник почесал в растерянности орлиный нос:

- В том и дело: все непонятно. Все произошло примерно в то время, когда п-пропала и утонула Ирена Ковальская. Что уже странно. Совпадение?

- Я в совпадения не верю, - заметил Минич.

- Я тоже, - ответил полицейский. - Далее. Я поговорил с тетей Марыси Волчек и с другими в селе Янцевичи, еще раз прижал директрису пансиона «Олимп» - нет признаков ни каких-то конфликтов, ни п-присутствия какого-то маньяка. В этом направлении следствия мотивов не вижу. И п-потому все кажется еще более странным…

Бернат Ямонтович стал говорить в полголоса:

- Т-теоретически можно п-предположить, что девушка ехала на велосипеде в село, решила сократить п-путь, заехала в грязь, упала, ударилась головой и захлебнулась. Но вот что странно: ее велосипед прочно завяз в высыхающей грязи, как и положено ему с пятницы, а вот вокруг нее грязь потревожена руками и ногами словно недавно. Будто она была еще жива в п-понедельник. А когда мы ее достали из лужи и обмыли водой – то она вся белая, как та Ирена. Кожа белая, губы белые, даже глаза белые… В теле ни кровинки…

И поручник посмотрел на профессора взглядом, полным недоумения:

- Как это объяснить? Может, это болезнь какая-то новая? Или п-пиявки высосали всю кровь? Что мне написать в отчете? А ведь местные, увидев обмытое тело девочки, стали говорить, что у них завелся упырь…

- Но это же бред… - возмутился Алесь. – Хотя, конечно, все это очень странно…

Дайнович не стал спешить с ответом. Подумав, он сказал:

- Если в окрестностях появился слух об упыре, то это в рациональном и широком плане означает слух о вообще маньяке. И в таком случае, уважаемый пан поручник, если вы определите в отчете эти две смерти как «несчастный случай», то это будет расходиться с мнением, скажем так, общественности. Предвижу, это раздует пресса, а вас станут обвинять в том, что вы прикрываете серийные преступления какого-то маньяка. Тем более что у нас нет никаких гарантий, что не умрет подобным образом еще кто-то.

- Вы п-попали в точку, пан профессор! – с жаром ответил полицейский. – Именно что-то подобное я чувствовал, только сформулировать не мог. И что же мне делать?

- Не торопитесь с вашим отчетом, - посоветовал ему Дайнович. – Кстати, вон и нас зовут…

У входа в морг появилась фигура в белом халате: патологоанатом Стас Гарун махал им рукой.

* * *

- Салют, панове! – лысый коротышка в белом халате с усами а-ля Пуаро снова был навеселе и являл собой тип человека, который никогда не унывает. – Прошу в нашу чудную прохладу морга…

- Прохлада пусть и хороша в жару, - заметил Алесь, - да вот запахи ваши уж больно какие-то трупные.

- А мы привыкли, - бросил ему Стас Гарун, проводя мужчин в свое отделение. – Спиртику, панове, не желаете по стопочке? Чтобы трупиками не пахло?

Посетители отказались.

- А напрасно, дорогие сябры, - посетовал он, когда они остановились перед телом, накрытым простыней. – Следовало бы отметить – случай уникальный. Второй в моей жизни, хотя я покойничков повидал немеряно. Первый вы тоже привезли – ту девушку. А тут такая же. И вы тоже ее привозите. Где только вы их берете?

- И что же уникального? – с тревогой спросил поручник.

- Да буквально все! – хохотнул патологоанатом. – Вы прошлый раз пальцы загибали? Так загибайте снова.

Он отбросил простыню с трупа. Профессор, журналист и полицейский вздрогнули от того, что им открылось.

Абсолютно белое тело – словно статуя из мрамора. Белые губы, белые раскрытые глазницы с едва различимыми зрачками. На грудине свежий шов после вскрытия – и ни малейших следов крови.

- Итак! – стал перечислять медик. – Ваша вторая девушка. Никаких трупных пятен на теле. Почему? А потому, что в теле вообще нет ни капли крови. Нигде! Я не нашел следов крови ни в почках, ни в печени, ни в сердце, ни в мозге.

- Вы хотите сказать… - начал было профессор.

- Вот именно это я хочу сказать, - кивнул ему патологоанатом. – Даже если какой-то вампир захочет высосать кровь из своей жертвы, то все равно всю не высосет. Это в принципе невозможно. Если некий кровосос станет сосать у человека кровь, то может высосать 20, 30, 40 процентов – что означает смерть жертвы от кровопотери, которая не совместима с жизненными функциями. То есть у такого трупа все равно в теле останется около половины крови: в капиллярах, мышцах, внутренних органах. А в нашем случае – ни капли. Ну и как это возможно? С медицинской точки зрения – никак.

Стас Гарун взял ладонь ошеломленного профессора и загнул на ней палец.

- Итак, вот один загнутый палец, - продолжил он. – А вот второй. На теле покойницы нет ни одной травмы, ни одного нарушения целостности тканей, из-за чего могла бы быть кровопотеря. В том числе она не ударялась ни обо что головой, чтобы захлебнуться в луже, где вы ее нашли.

И он загнул палец уже поручника.

- Далее, - медик загнул палец Алеся. – В легких жертвы вода с грязью, она утопленница. Это, панове, факт. Но! В нижних отделах ее легких чистая вода, без всякой грязи. Грязь только в верхних отделах. То есть она утопла не в этой грязной луже, а где-то в другом месте.

- Это невозможно… - проговорил Дайнович.

- Совершенно с вами согласен! – повернулся к нему патологоанатом, загибая его второй палец. – Это невозможно. Ведь получается, что утопленница утонула дважды. Первый раз в чистой воде в пятницу, второй раз – в грязной луже уже в понедельник. Как можно утонуть два раза – тут я могу вообще все ваши пальцы загнуть в этой загадке.

- Это бред какой-то! – не выдержал поручник полиции.

- Совершенно с вами согласен! - Стас Гарун загнул новый палец и у полицейского. – К этому бреду присовокупите еще один странный факт – может быть, вам это пригодится – что у трупа трусы и правый гольф надеты наизнанку. Может там, в пансионате, так принято ходить?

После этих слов в отделении морга настала тишина. Все молча смотрели на неестественно белое мертвое тело.

- А вы уверены, что нет никаких травм и следов насилия? – спросил поручник Ямонтович, все так же держа перед собой свою руку с загнутыми пальцами.

- Абсолютно, и я это уже говорил, - заверил его медик. – Обе девушки девственницы, никаких следов не просто насилия, а даже травм, синяков, царапин. Ядов в организме нет. Причина смерти – утопление, они были живы, когда тонули. Подчеркиваю – не насильственное утопление. И не утопление в результате травм, полученных от несчастного случая. Просто утонули. Таково мое заключение.

И он, оглядев своих шокированных посетителей морга, добавил:

- Так что, панове? Может быть, все-таки по рюмашке спиртику?

***
Пока вот такой отрывок привожу. Мнения? Не стесняйтесь, дорогие члены нашего литературного клуба.

[Danna]

Панове, в рамках рекламы моего нового детектива (уже четвертого по счету) две первые главы, начало – интересно ваше мнение: нравится или нет.

Интересно и загадочно. А кто (или что) убивает девушек? Вампир, маньяк, или религиозная секта? А, может, какая-то загадочная болезнь? Название детектива соответствует содержанию. По-моему, здесь ничего менять не надо.

Я убит на Донбассе
Там под Саур-могилой
Превращен в груду мяса
Украинскою миной
Я не слышал разрыва
Я не видел той вспышки
Только запах противный
Как горящей покрышки
Громыхал не стихая
Бой по всем блокпостам
Я убит и не знаю
Что же делал я там?
Так же роют забои
И грохочут заводы
И в полях под Луганском
Так же буйные всходы
Но на улицах знаки
Все же "вул", а не "ул".
Из-за этой бодяги
Я навеки уснул?
Не за честь, не за Родину
Из пустой фанаберии
Я зарыт у обочины
НЕСЯ БРЕМЯ ИМПЕРИИ

Замечательно, Андрусь. Но как-то мрачновато, друзья. Что-то мы увлеклись страшилками.
Но лично я не против, люблю загадочное.
P. S. Наверное события на Украине на нас так повлияли.

[Vadim Deruzhinsky]

Danna:

Интересно и загадочно. А кто (или что) убивает девушек? Вампир, маньяк, или религиозная секта? А, может, какая-то загадочная болезнь?

Не угадали. Хотя именно в таком наборе появятся версии у СМИ, полиции и обывателей. Ну а вампиров в детективе быть не может, я же пишу книгу о реальной жизни, а не какой-то мистический роман. У меня все имеет вполне рациональное объяснение.

Михаил Голденков на другое обратил внимание: как я буду «выпутываться» из начала, в котором у девушек ни кровинки, они белые как мел, но при этом живые какое-то время, хотя легкие полны воды и утопленницы. Вот вопрос! Когда я ему раскрыл тайну, он сказал, что это великолепный сюжетный замысел. Вам тайну раскрывать не стану – читайте книгу.

[Danna]

Михаил Голденков на другое обратил внимание: как я буду «выпутываться» из начала, в котором у девушек ни кровинки, они белые как мел, но при этом живые какое-то время, хотя легкие полны воды и утопленницы. Вот вопрос! Когда я ему раскрыл тайну, он сказал, что это великолепный сюжетный замысел. Вам тайну раскрывать не стану – читайте книгу.

А нам, форумчанам, не раскроете? Ну, как для своих, по блату.
P. S. Шучу.

[Vadim Deruzhinsky]

Danna:

А нам, форумчанам, не раскроете? Ну, как для своих, по блату.

Голденкову я раскрыл сюжет, потому что он зачастую как раз помогает мне разрабатывать сюжет, является первым моим читателем, помогает некоторыми замечаниями. Ну и он, кроме того, член Союза писателей Беларуси.

Кроме него никому я сюжет раскрывать не стану. Неинтересно будет читать. Вот, кстати, одна из иллюстраций.

iii_d20.jpg

[Андрусь Буй]

Российский поэт Орлуша - о катастрофе Boeing:

Сбили те, кто мальчика распял между КВНом и рекламой

Что бы, и кого я ни любил,
Говорю ответственно и хмуро:
Я - один из тех, кто подло сбил
Самолет, летевший до Лумпура.
Нету у меня страны иной,
И сегодня, как ни горько это,
Я национальности одной
С так умело пущенной ракетой.

Я сейчас на первых полосах
Мировых газет, жесток и страшен,
Я и сам себе внушаю страх
Тем, что я частица слова RUSSIAN.
Я национальности одной
С тем, кто говорит, что "не хотели",
С тем, кто в небе над чужой страной
Выбирал без сожаленья цели.

Прозвучит кощунственно и зло
Эта запоздалая банальность:
Может, мне с тобой не повезло,
А тебе - со мной, национальность?
Мой народ, который позабыл
И простил себе себяубийство,
Я вчера с тобою вместе сбил
Лайнер в украинском небе чистом.

Да, сегодня я - один их них,
Тех, кто мне противен, гнусен, гадок -
Тех, кто хочет, чтобы у других
Было больше взлетов, чем посадок.
Сбили все, кто весело в Facebook
Размещал зловещих орков лица,
Сбили те, кто установку "Бук"
Тайно гнал через свою границу.
Сбили те, кто словом вдохновлял,
Кто вооружал скота и хама,
Сбили те, кто мальчика распял
Между КВНом и рекламой.

"Боинг" никуда не долетел,
Но еще не кончились мученья:
Двести девяносто восемь тел
В Грабово, в плену у ополченья.
Кучки иностранных паспортов,
Тапки, шляпки, детские игрушки,
И проломлен трупом жалкий кров
Безымянной грабовской старушки.

Кто конкретно и откуда сбил,
Следствие, должно быть, установит,
Ну а я останусь тем, кем был -
Русским по рождению и крови.
И пока политиков умы
Не готовы для перезагрузки,
Я за них признаюсь: сбили мы.
Я - виновен, потому, что русский…

[Vadim Deruzhinsky]

Вещь из вещей. Не помню, помещал или нет.

Из «Шаровая молния» бондианы.

You Only Live Twice* (оригинал Nancy Sinatra)
Живешь только дважды (перевод Tanya Grimm из СПб)

You only live twice or so it seems,
Живешь только дважды, или это только кажется?
One life for yourself and one for your dreams.
Одну жизнь за себя, другую – в мечтах.
You drift through the years and life seems tame,
Ты плывешь по течению сквозь года, и, кажется, что ты приручил жизнь,
Till one dream appears and love is its name.
Пока не появляется мечта, имя которой - любовь.

And love is a stranger who'll beckon you on,
А любовь - это незнакомка, которая будет манить тебя,
Don't think of the danger or the stranger is gone.
Не думай об опасности или же незнакомка уйдет.

This dream is for you, so pay the price.
Эта мечта для тебя, так что заплати за нее.
Make one dream come true, you only live twice.
Воплоти хоть одну мечту в жизнь, ведь ты живешь только дважды.

And love is a stranger who'll beckon you on,
А любовь - это незнакомка, которая будет манить тебя,
Don't think of the danger or the stranger is gone.
Не думай об опасности или же незнакомка уйдет.

This dream is for you, so pay the price.
Эта мечта для тебя, так что заплати за нее.
Make one dream come true, you only live twice.
Воплоти хоть одну мечту в жизнь, ведь ты живешь только дважды.

* - You Only Live Twice (cаундтрек к фильму "Живешь только дважды")

Источник: http://www.amalgama-lab.com/songs/n/nan ... z2tdJgnUWQ

http://kinofilms.tv/film/zhivesh-tolko-dvazhdy/3934/

Музыка, голос, смысл текста – вещь вещей. Классика из классики.

Советую, кстати, и на фильм взглянуть.

Впервые услышал эту песню еще в советское время - и поражен ею до сих пор. Она о том, что... так и не сбылось. Хотя могло. А ведь смелости не хватило. Живу пока один раз. Боясь " a stranger who'll beckon you on". То есть: "А любовь - это незнакомка, которая будет манить тебя".

Опасная вещь, эта любовь. Но ведь вроде бы ЖИВЕШЬ ДВАЖДЫ...

[Vadim Deruzhinsky]

Мой знакомый и друг поэт Василь Лысковец vasillis07@gmail.com

Он на злобу дня пишет вещи, вот новая:

Жить не по лжи: Солженицын–Жириновский
(Поэма в трех частях)

Часть1. Во лжи

(В Россию с любовью)

1. Набат

Пробил в набат ваш Солженицын:
Мечтал – без лжи жить захотите;
Наивно верил, что на звон
Придет народ со всех сторон.

Жить не по лжи – звучит красиво:
«Лучше ж богато и счастливо:
Правда прибавит нам забот.
Нет, мы не сменим жизни ход–
Иллюзии и ложь для нас
Опорой служат каждый час».
(Империи она опора.
Без лжи не будет договора.
И вмиг развалится страна,
Словно ничем не скреплена.)

И не пришел народ на зов,
Не вторит он словам пророка.
Дороже правды дивный сон,
Чем пробужденья праведное око.

“Нет правде места среди нас
Вчера, сегодня и сейчас!
Мифы и ложь – наши опоры,
Напрасны ваши уговоры”.

Набат звенел впустую:
Как мяч ненужный отпасуют
И не поймут, что вы всерьез,
Простят писателю «курьез».

2. Мечта

“Без лжи жить никогда не будем,
Густой набата звон забудем”.
Но, может быть, пройдут года,
К нему вернемся мы тогда.

И не по воле провиденья,
А процветанья воцаренья
Свободу обретут народы,
Империю скрепят свободой.

(Чтобы народы силой удержать,
Стране любой необходимо врать.
К России мы «прикреплены»
И, связь крепя, живем по лжи.
Нам не позволят жить без лжи.
Мы ей подвластны:
Жить не во лжи для нас опасно).

«Вы, Александар, потерпите:
Нам долго зреть. Вы нас простите,
Что слышать ваш набат не будем–
Время придет: набат разбудит»!

С хмельного сна
Россия выйдет, но когда?!
А может, это лишь мечта–
Явь не наступит никогда.

Мечта–Европа победила!
Она России мать: свое дитя
Распеленала, обучила.
Есть мать, но где найти отца?

3. Отчим

http://www.youtube.com/watch?v=yckjj4k520c

Предложен путь иной—коварный:
Вам стать «вселенскою» державой.
Озвучен Жириновским план!
Собрать ее из многих стран.

Как и когда расправит крылья
«Сказочная» «еРоссия» ?
У Жириновского ответ:
«Условия созреют через 20-30 лет.

[Vadim Deruzhinsky]

Мой комментарий.

Не люблю я политические стихи. Сама форма изложения в рифму зовет лишь к любовной лирике или философии о смысле жизни.

Нет, теоретически можно написать типа такого мне наугад пришедшего:

Путин сбил на завтрак «Боинг»
И сказал: мне это пофиг.
А когда послы пришли,
То сказал, что сбили вы.

Это скорее похоже на стихи Демьяна Бедного в СССР:

Типа под него:

Запад нас застал врасплох,
Мы ему за это «ох».
Нас он держит в дураках,
Мы ответим ему нах.

Тоже вроде стихи. А на деле политические агитки.

Мне кажется, не для того создана Человечеством рифмованность фраз, чтобы тратить ее на что-то мелкое.